РАССКАЗЫ - Truyện ngắn

За Вологдой на волоке

↑↑За Вологдой на волоке

Памяти моих предков
русским крестьянам посвящается

I

Долгожданный и добрый праздник - Покров, любый и народу. Венец основных забот крестьянских: хлебушек высушен и обмолочен в овинах и засыпан в амбары, сено перекочевало с дальних и ближних покосов в сеновалы и верхние сараи, картошка по ямам, а семенная - в подпечье подпольном. Скотина сытая по хлевам да конюшням лениво духмяное сено хрумкает. Пеуны^[1] и те раскукарекаться по утрам не спешат.

Тесовая лодка бесшумно скользит по синеве озера. Оно набухло синевой от осеннего бездонного небушка, по которому лениво ползут тяжёлые серые предзимние тучи. Когда очередная из них закрывает закатное солнце - озёрная гладь становится сталисто-свинцовой.

Алексей Михайлович, размышляя, короткими сильными  гребками посылает лодку вдоль  озера всё  ближе  к родной деревне.

От Николы, торгового села на большом тракте, по озеру до деревни целых шесть вёрст, и нужно засветло успеть домой.

А ещё предстоит проверить и снять курляну^[2]: какой же праздник без рыбника в ржаной корке!

На душе у него спокойно - он не только успел завершить все основные крестьянские дела, но до праздника ещё получил хороший приработок: по договорённости с кирилловским купцом Фёдором Григорьевичем Межаковым покрыл железом его новые склады у Николы, получив расчёт не только деньгами, но и кровельным железом, которое и перевозил на лодке домой.

Теперь и зимой будет чем подработать: делай самоварные  трубаки,   совки,   вёдра  и   другую   необходимую   в хозяйстве нехитрую утварь и себе и на продажу.

Зимняя Никольская ярмарка не за горами.

В мыслях Алексей Михайлович уже дома- шутка ли, целую неделю он был на заработках, а подолгу отрываться от хозяйства не привык. Хорошо, повезло ему с жёнушкой. Ладно, что настоял тятя, царствие небесное, сосватать Марию Сибирякову с Чистого Дора, мол работящая семья и девка проворая. Даром, что на посиделках не пляшет да зубы не скалит, зато на все руки мастерица: что прясть, что плести, что стряпать - везде первая. И приданое за ней не шуточное.

Нравилась Алексею Лиза скоковская: на беседах глазками в него стреляла, уж и плясунья, и певунья, да только в матку пошла - в их избе никогда порядка не было. Вот и дожили -голь перекатная...

Сравнивая, в мыслях Алексей Михайлович вспоминает своё хозяйство.

В леднике рыбка хозяйкой засоленная в бочонках - лещи да щучье. Опять же набьёт он скоро ледник и будет там мясная солонина.

В подполье морошка и яблоки мочёные, брусника пареная, медок в туесках, маслице льняное в бутылях и масло коровье в тряпицах - жёлтое, пахучее.

Тут же благодаря хозяюшке и грибки по сортам: отдельно рыжики, груздочки,  волнушечки с серушечками, огурчики солёные в кадушечках, капуста квашеная в бочке, репа, брюква, свекла, морковка, яблоки зимних сортов.

Само собой к празднику тут же, в подполье, дрожженик сладкий для гостей - ребятишек и пиво на хмелю для мужиков ходуном отходило - выстаивается.

Вся волость знает, что лучше пива, чем Марья, никто не сварит.

А по стенке в зимовке у неё возле полатей лук белозерский красный сладкий и ядрёный жёлтый, да чеснок - всё в плетёных вязанках развешано.

А рядышком мешочки холщовые с сушёными черникой и малиной, грибами и «вяленкой»^[3].

В мучной клети лари с мукой до трёх сортов - хозяюшкой на ручных жерновках смолотой, да сухим горохом засыпаны. Эх, перемолоть его да со снегом гороховую мучку растяпкать - пеки «тяпкунцы», пальчики доченьки оближут. А изо ржаной мучки - крендели Марьюшка печёт на славу, как говорится «сам бы ел да деньги надо».

И, уж это его забота, - тарантас и телеги в каретнике отдыхают, дрова на   зиму в поленницах в придворке уложены и отдельно в заулке чурочками - приготовлены на продажу.

Сани уже готовы заскрипеть новыми полозьями.

Не за многим и дело: уже подстывает легонько, по утрам на озере  закрайки  слюдяного  ледка - пора летние рыбалки заканчивать да вёсла сушить.

Недельки через три уж можно будет пешню доставать да чекмень^[4] и на любимую рыбалку по звонкому первому льду!

Хоть и оттепели ещё до настоящих холодов впереди, а на сам-то Покров, как и  положено,  похоже первый снежок выпадет,  укроет  озимые и всю землю грешную: то, видать, Богородица Пресвятая заботушку о тех, кто пашет и сеет, проявляет! Знать, быть и в новом году урожаю.

Слава Богу, и летошный год удачу принёс работящему человеку, грех Алексею Михайловичу жаловаться. Неспроста его величаю по имени-отчеству в неполные тридцать годков: по уму его, работе беспрестанной, да за руки золотые, которые за какое дело - ремесло ни возьмутся - всё спорится. Хоть и младший он, да старшие братья живут с ним и почитают за главу дома.

Но толь далеко не у всех такой достаток и закрома полные... Живётся всяк по разному. Это в больших да дружных крестьянских семьях, где минутку для работы берегут и ремёсла знают, на зиму припасов хватает.

Но на Покров будут гулять все, заиграют деревенские свадебки. Вот и Алексей Михайлович с Марией Владимировной завтра вечером почётные гости у дальней родни: кузнец Панкрат для своего младшого - Глебушки    самолучшую Захарьинкую невесту, Дарьюшку Волнухину, высватал.

Жизнь течёт своим чередом - вот уж и заканчивается последний год уходящего в историю века девятнадцатого. Добрые воспоминания и приятные думы незаметно скоротали путь-дороженьку.

Когда солнце, вынырнув из-под потемневшей к вечеру тучи, готово было свалиться за верхушки сосен на разбойничьей горке, днище лодки зашуршало о песок прибрежной отмели. Усадьба Алексея Михайловича находилась на самом берегу озера и вытекающей из него речки, и с двух сторон окнами добротный отцовский пятистенок смотрел на воду.

Он не стал терять времени и выгрузил железо прямо на берег, укрыл рогожей. Переносить в мастерскую, которая находилась в подклете дома под летней избой, не стал: не затемнать бы, успеть снять курляну. Не заходя домой, столкнул лодку и направился к месту, где у прибрежных зарослей ситьки^[5] стояла сеть.

В мотне билось несколько крупных рыбин: пара щук, несколько толстоголовых язей, окуней и огромная плотица весом не менее семи фунтов.

И это не считая мелочи, которую Алексей Михайлович тут же опустил в озеро, оставив с десяток на уху.

И тут удача, с радостью, забыв про усталость и чувство голода, подумал он, мысленно благодаря Господа.

Уже совсем смеркалось, тучи сгустились и почернели, медленно брели по ставшему густо-синим небу. Они напоминали овечье стадо с огромной тучей-пастухом на горизонте. В просветах появились первые робкие звёзды, и небо тоже чернело прямо на глазах.

У берега об лодку зашуршала ледяная корочка - стыло. Лодку на покатах пришлось вытащить на берег, а курляну, пока не смёрзлась, развесить в бане.

Медленно закружились первые крупные снежинки, когда Алексей Михайлович шагнул за порог зимовки, где его уже заждалась многочисленная родня.

II

Праздничным утром Алексей Михайлович поднялся рано, задолго до света. Не привык разлёживаться хоть бы и в праздник. Не спеша, осторожно оделся и босиком вышел тихонько на мост, чтобы не будить домашних: пусть понежатся - дел-то других, кроме, как скотину обрядить, сегодня не будет, а к службе ещё успеют собраться: не в дорогу и есть - церковь за усадьбой.

Чтобы не обуваться в темноте, он прихватил сапоги и вышел на крыльцо. На улице было довольно светло: заходящая луна, не видимая сквозь плотные облака, давала всё равно мягкий матовый свет, который отражался от первого снега и, казалось, светится сам воздух. Храм Вознесения Христова и его аккуратная стройная колоколенка тоже как бы излучали чудный свет.

Вот она - благодать Божия. Алексей Михайлович осенил себя крестным знамением и положил земной поклон. Душа ощутила трепетную радость от осознания, что сама Богородица благославляет его земные хлопоты.

Тишина и покой царили в природе: было слышно, как журчит речка, струйками заплетая хрустальные косички, пробиваясь меж камешков.

А деревня  Славянка мирно спала сладким предрассветным сном, как и сто и триста лет назад...

Алексей Михайлович опустился с крыльца, приятно ощущая, как согреваются ноги от ещё хранящих печное тепло мягких портянок.

Он любил эти минуты предрассветной тишины - минуты душевного лада. Так ощущают себя люди, которые живут в постоянном труде и труд им в радость.

Как обычно, первым делом он направился в конюшню. Карюха тихонько заржала, узнав знакомые шаги. Старый верный помощник Чалый закивал головой, приветствуя хозяина.

Алексей Михайлович бережно погладил брюхо Карюхи - та скоро должна принести приплод, потрепал за гриву жеребца, набрал, не жалея, по большой охапке клеверного сена, набил кормушки, почистил в стойлах.

Мысли вернулись в привычное житейское русло: хорошо бы у Карюхи появился жеребчик. Чалый уже стареет - отработал своё, годок - другой и не потянет плуга, а тут придётся в лесу ворочать. Стройку зачинать без хорошего коня - гиблое дело...

Дай то Бог, чтобы и сыновья народились, а то две няньки есть - помошницы Марьюшке, а ему нужны крепкие мужицкие руки.

Хозяйство, основу которого заложил тятя, непомерным трудом выбившийся из нищеты, Алексей Михайлолвич поднял. Пора подумать и о новой избе для родни, чтобы растущая семья жила отдельно в ещё крепком отцовском доме.

Мягко подкрался рассвет. Пробежался, разминаясь, колючий сиверко¹, почистил перышки небесным клушам - тучам. На горизонте образовалось оконце, в которое лукавым оком заглянула собравшаяся на отдых луна.

И тут невидимые за тучами красные лучи восходящего светила упали на ее бледнеющий лик, и он мгновенно побагровел, напоследок отбросив от окаема кровавый отблеск на чистые снеги и колоколеньку.

Что-то жуткое было в этом мгновении. Зябко стало крестьянской душе, зароились в голове Алексея Михайловича тревожные мысли: что принесеть век грядущий работящему человеку? Как сложится крестьянская доля?

Расстроился душевный лад, ушло праздничное настроение. С тяжелым сердцем шагнул в избу молодой хозяин. Он и представить себе не мог, какие испытания приготовил Господь на долю русского крестьянина...

↑↑Последний гусар

Кормильцам и защитникам земли русской

В красном углу избы, под старинными образами сидел на лавке, очевидно, хозяин - старик с бородой, как у старцев с ранних картин Рериха. Ему можно было дать и семьдесят пять и сто лет.

Старик чинно поздоровался с неожиданными, но, как выяснилось позднее, желанными гостями, и, не вставая, коротко бросил:

- Матка, накрывай гостям.

Мы не знали ни имён, ни отчеств добрых людей, которые так любезно пригласили нас к столу. Просто приехали по грибы, набрали уйму отборных белых, которые стояли «мостами» в ельнике у самой деревеньки, где, похоже, и жилой -то была только одна изба. Мужикам хотелось «расслабиться» в свой законный выходной, но «козелок» оказался не укомплектован необходимой посудой. Вот и зашли в избу попросить стаканчик, а оказались за столом, на котором буквально через несколько минут красовались крепкие солёные рыжики еще прошлогоднего посола, теплая рассыпчатая картошка в «мундире», малосольные огурчики, сальники картофельные с запеченной рыбой, пирог со щукой - в ржаной корке!

Меня удивили стаканы - гранёные, синевато-зеленого цвета, без рубчика, ёмкостью граммов на триста. Такие стаканы я видел только в раннем детстве в доме моего деда по матери. Мне сразу вспомнилось и огромных размеров блюдечко: на нём были изображены по краям две зеленые лягушечки. Когда я дул на обжигающий чай, по поверхности бежала рябь. И казалось, лягушечки оживают и плавают по блюдечку...

Пока мы осваивались за столом, доставали и свою нехитрую закуску, дед не проронил ни слова. Он сидел спокойно, прямо, с достоинством положив тяжелые узловатые руки на стол, и наблюдал, как дядя Алексей суетился с бутылками, расставляя их по столу, возился с неудобными «язычками».

Алексей Саныч, постоянный «тамада» компании (сама должность обязывала быть таковым- он работал в местном райкоме секретарем по идеологии), открыв бутылки, посмотрел оценивающе на хозяина и налил ему с четверть стакана водки. И снова остановил на нем вопросительный взгляд. Дед молчал, Алексей Саныч налил до трети стакана и, наклонившись к хозяину, почти в ухо спросил:

- Дедушка, тебе сколько наливать- то?

Дед удивленно отстранился - не глухой, посмотрел на Алексея Саныча, на нас и выдал:

-Ты што, ешь твою в гривну, сынок, молодой ешшо, краев не видишь што ли?

Виночерпий смущенно под смех мужиков долил хозяину до краев, наполнил посуду и другим.

Дед встал, поприветствовал присутствующих молчаливым жестом головы, не спеша за несколько глотков осушил стакан. Крякнул. Сидящие за столом переглянулись. Старик поставил посудину и медленно опустился на лавку.

Отломив краешек рыбника, занюхал водку и зажевал небольшим рыжичком.

Мы проделали то же самое, наперебой пожелав старикам здоровья, и дружно набросились на деревенские деликатесы.

Минут через десять, заметно повеселев, мы уже от души благодарили хлопотунью-хозяйку, которая робко поглядывала на чинно молчащего мужа, но была явно польщена тем, что гости довольны угощением, и рада была неожиданному застолью, изредка сетуя на то, что дети нынче приезжают редко, живут по городам, где все надо купить, да и то не всегда это возможно.

Вскоре тамада снова потянулся с бутылкой к дедову стакану, но тот молча накрыл его ладонью и отрицательно покачал седой головой. И было совершенно незаметно, что старик выпил. Лишь прибавилось блеска его васильковым глазам, молодо глядевшим из - под косматых бровей. И была в этом, поразившем меня чуточку насмешливом взгляде затаенная мудрая печаль, тогда еще не доступная моему пониманию...

Прошло лет эдак.. .пятнадцать. Однажды, добираясь в родные места по Волго-Балту на «метеоре», я случайно разговорился с попутчиком - пожилым мужчиной, ветераном войны. Узнав, что я еду в Кириллов, он поинтересовался, не знаю ли я его фронтового товарища, который должен жить в городе, и назвал фамилию. Им оказался отец моего школьного приятеля, и я с радостью пообещал передать привет. Дальше выяснилось, что и местность, откуда родом мой попутчик, тоже мне знакома. Тут уж я не мог удержаться, вспомнил о той давней нашей поездке по грибы и гостеприимных хозяев...

- Это же был Александр Александрович Гусаров с Малой Чагодмы, а я с Большой Чагодмы, - воскликнул мой попутчик, как только я закончил свой рассказ.- Царствие ему небесное, последний гусар был в роду; все его предки были гусарами, откуда и фамилия. Ох и крепкий был старик. А какой мастеровой - таких еще поискать! До последнего дня на ногах держался, а ведь умер девяносто девяти лет. Как у нас говорят - порато пожил.

Узнав, что дед был гусаром, я потом часто рассказывал о ‘встрече с ним друзьям и знакомым вместо тоста. И только через много лет до меня дошел смысл того запомнившегося мне взгляда деда: старик-то понимал, что он не только последний крестьянин в родной деревне и последний гусар в роду, но и один из последних в династиях оратаюшек и ратников древнего Белозерья, которые испокон веку кормили и защищали Землю Русскую...
Theo hoinhavannga